Иоанна Хмелевская - Убойная марка [Роковые марки]
— Это я знаю, — опять перебила я чиновника. — Тем более что, насколько мне известно, завещания не было?
И сообразила, что я излишне часто встреваю в разговор, задаю бестактные вопросы и к тому же не даю людям закончить фразы, что уж вовсе бестактно. Права была Гражинка, невысоко оценив мои дипломатические способности. Как же я себя глупо веду! Даю понять стражам закона, что они балбесы недоразвитые, я вон сколько прочих промахов под нос полиции сунула, а ведь намного умнее было представиться идиоткой, робко и с почтением взирающей на сильных мира сего, наверняка величайших специалистов в своей области, с восхищением воспринимать каждое их слово и с раскрытым ртом ловить следующее. Ведь очевидно — раздражаю я их безумно, с трудом сдерживаются, чтобы не выгнать меня пинками вон из комендатуры, да ещё и служебных собак науськать.
Не сделали они этого, имея, наверное, крепкие нервы. Более того, прокурор, устремив взгляд куда-то вбок (чтоб лишний раз не глядеть на вредную бабу), даже соизволил пояснить:
— Было завещание. Странное, правда, какое-то, но вполне правомочное. Наследует и в самом деле племянник. Минутку. Пани приходилось слышать имя Тадеуш Тандала?
— Как вы сказали? — поразилась я.
— Тандала Тадеуш, — покорно повторил прокурор.
— В жизни о таком не слышала, не так-то легко забыть столь необычное сочетание имени и фамилии. Кто такой?
— А о Петре Гулемском слышали?
— Тоже нет.
— А о Юзефе Петшаке?
— Тоже… Нет, что я несу, одного Юзефа Петшака я знаю, впрочем, и имя, и фамилия довольно распространённые.
— А кто такой ваш знакомый Юзеф Петшак?
— Пожилой мужчина среднего возраста. Мне он известен как филателист и нумизмат, даже больше нумизмат, чем филателист. Познакомилась я с ним давно, на скачках, уж и не помню, кто нас познакомил, я в те годы часто бывала на ипподроме. Мы несколько раз там встречались, говорили или о лошадях, или о марках, раз как-то я даже была у него дома. И по телефону с ним несколько раз говорила.
— Где он живёт?
— На Бельгийской, второй дом от угла Пулавской. Второй этаж.
— А к нему домой вы зачем приходили?
— Ну как же, чтобы поглядеть на его коллекцию. Была у него одна интересная марка с ошибкой, наши боксёры наоборот, а я такого никогда не видела, вот и нанесла ему визит. И ещё хотела как следует рассмотреть его монеты, через лупу, особенно серебряные, которые чернеют.
Ими я не очень интересовалась, так, попутно.
И никаких планов относительно его монет у меня не было, разглядывала просто для удовольствия.
И вот сейчас я готова была поклясться, что именно тогда видела у него этот холерный брактеат Яксы из Копаницы, хотя последний телефонный разговор с паном Петшаком меня совсем сбил с толку. Отрёкся от всего, да ещё и разгневался на меня, а я эту его бляшку и сейчас вижу, так и стоит перед глазами. Брактеатом Яксы из Копаницы я заинтересовалась из чистого патриотизма, черт побери, в конце концов, Копеник, то есть Копаница, — славянское княжество. Надо же кому-то отстаивать славянщину на Лабе [3], нельзя забывать и славянского Яксу, бившего в те далёкие времена собственную монету, тогда, глядишь, холерная гитлеровская пропаганда не так бы морочила нам голову!
Брактеат остался единственным материальным доказательством той поры, жалким, ничего не скажешь, да уж какой есть, и я очень хотела его увидеть.
Все это я темпераментно и с присущей мне страстью выложила бы полицейским, да опять вспомнила о Гражинкином письме. И к Петшаку больше не стану приставать, а то в конце концов придушит он меня, чтобы избавиться от вредной бабы. Вот почему я взяла себя в руки и высказалась о монетах вообще, без брактеата.
Меня спросили ещё о какой-то Мелании Грысь. Не знала я такой бабы, хотя вроде бы что-то такое в памяти промелькнуло. Вот только что?
Вернее, кто? Какая-нибудь библиотекарша?
Журналистка? Секретарша в филателистическом клубе? Политическая фигура? Кто-нибудь из медицинского мира? Или кто из девушек моего сына. Короче, в проблеме с Меланией Грысь полиции от меня не было никакой пользы.
У меня за спиной хлопнула дверь. Я обернулась — вошёл сержант полиции. Впрочем, возможно, не сержант, а капрал полиции, я в этих современных полицейских знаках различия плохо разбираюсь. Вот в прежней нашей милиции разбиралась отлично, начиная с палочек и самых мелких звёздочек и кончая номенклатурой. Просто мне легче называть его сержантом.
Откозыряв, он принялся докладывать. Звучало это примерно так: «Лысый сорвался… брврзр… крнакрылись… и ни в какую».
Жутко интересно. Я так и впилась в него глазами, но, к сожалению, гипотетическому сержанту старший комиссар взглядом велел заткнуться, а прокурор живо обратился ко мне:
— Спасибо, пани нам очень помогла… — И даже не попытался скрыть лицемерия, зараза! — Мы были бы вам очень признательны, если бы пани смогла остаться в Болеславце до завтра. Нет, не подумайте, это не приказ, а просьба. Ваши показания были так интересны…
И опять, если бы не письмо Гражинки, так легко они бы от меня не отделались. Упёрлась бы всеми четырьмя лапами, что выйду не раньше, чем услышу полностью рапорт сержанта.
Почему-то казалось, что он даст материал к размышлению, я смогу сделать какие-то выводы, может, меня даже подключат к расследованию и бог знает что ещё… Разразился бы скандал, я бы орала, что всю жизнь любила милицию и была на её стороне, а вот прокуратуры на дух не выношу, хотя вот этот конкретный не смахивал на мафиози, опять же, кто его знает, как поведёт себя, когда кто-нибудь, когда-нибудь и ради чего-нибудь одной рукой приставит ему бритву к горлу, держа в другой валюту отечественную и иностранную. Ну вот, я опять начинаю фантазировать, холера!
Говорят, я агрессивна, назойлива и невыносима…
Вышла я от них с достоинством, с высоко поднятой головой, но к Гражинке не поехала.
У меня были совсем другие планы.
— Да где там, проше пани, какая кошка будет такое жрать! — презрительно заявила посудомойка из ресторана, некая Лелька. — Я очень хорошо запомнила, как наши клиенты жаловались на гарнир из квашеной капусты — уж больно кислая эта капуста. Ещё немного я положила ей жаркого из свинины, риса, картошки. Но в жарком была пропасть луку. А больше всего навалила на блюдо кислой капусты.
Из того, что знаю о кошках, капусту и лучок они бы есть не стали. Кто бы мог мне рассказать о кулинарных вкусах Вероники? Любила она капусту или нет? Да, пожалуй, та же кухонная посудомойка, постоянно снабжавшая Веронику остатками со стола посетителей ресторана.
И я осторожно поинтересовалась:
— А пани Вероника любила острые блюда?
— Ещё как! — с готовностью информировала та. — Вот я и навалила ей полную миску квашеной капусты, огурчиков корнишонов, маринованного лучку, все обильно посыпала перцем и полила уксусом, со свининой всегда идёт уйма перцу и ещё паприки. А у неё, говорю, пани, аж слюнки текли от всего этого. Как-то она мне рассказывала, что кислое ей для здоровья полезное, она уксус могла просто так пить. А капуста у нас и в самом деле неудачная получилась. Многим гостям не понравилась, вот я ей и не пожалела.
— В основном капусты не пожалели?
— Да всего. Потому я и выдала ей самую большую миску, вернее, блюдо, там бы две кастрюли набралось.
Если Вероника получила такую прорву жратвы, вряд ли съела бы её за один раз. Тогда что?
Поделилась с убийцей?
— А в какое время она была у вас?
— Ну откуда мне знать? Уж и полиция меня о том пытала, привязалась, «во сколько» да «во сколько». Ну где мне такие вещи помнить, разве я смотрю на часы, крутишься весь день — работы прорва. Чтоб отвязались, я им сказала, ещё восьми не было. А на самом деле точно не знаю.
— Но ведь не одна пани Вероника эти… — И запнулась, чуть не ляпнула «объедки». Как бы поэлегантнее выразиться? —..эти дотации получала? Ну, социальную продовольственную помощь?
— Ясное дело, не одна. Пан Артур за ней приходил, бедный человек, так он, кроме как от нас, другой еды и не видел. И ещё Паулина, у неё четверо детей, сама чуть жива. Нам социальный отдел целый список прислал, я всех и не упомню.
Вот хорошо запомнилась девочка, Крыся ей имя, сиротка. Бабушка и дедушка её вроде как под опеку взяли, иначе бы её в детский дом отдали, а на деле так это она стариков поддерживала, они совсем ветхие. В школу ходит, а как же. И ещё есть такая Крулякова. Муж больной лежит, трое детей, один инвалид, все мал мала меньше, где ей при них работать, то у одних подработает, то у других какой порядок наведёт, так с этого разве выживешь?.. И вот ещё Рыбчакова, старушка совсем, она и поест, только если от нас что получит, больше ей еды неоткуда взять. Но ей немного надо, что цыплёнку…
— И все они приходили за едой вчера вечером?
![Иоанна Хмелевская - Убойная марка [Роковые марки]](/uploads/posts/books/162523/162523.jpg)
